Продолжаю наблюдать за танцполом на пенье (здесь хочется малодушно добавить, что все события выдуманы, сходства случайны))
Живые люди
У неё в каждом движении — боль. Такая, что даже смотреть больно. Сколько здесь преувеличения, а сколько проживания, не всегда понятно. Движения размашистые, амплитудные, нарочито «некрасивые» — но в этом правда и свобода быть собой. Она стоит, одна посреди зала, потерянная, несчастная; платок безвольно струится с пальцев; он подходит, подхватывает, делится силой. Весь танец, каждый такт терпеливо, нежно, словно по заранее намеченному плану, вытягивает к жизни, к свету, вверх. Ничего специально не делая, просто присоединяясь к её горю. Делением на два уменьшая, делая переносимым.
Танец не обещал стать особенным. Но уже на первом оресто взгляд притягивает его платок. Алый шелковый платок — и сквозь него свет лампы. Загорается фонариком и гаснет, когда он поворачивает. Это мерцание завораживает, я забываю про свой платок, про танец, про то, кто я, тянусь, как к огню. А он не против, протягивает, приманивает — бери, не бойся. Что, правда? Какой-то совершенно детский неконтролируемый восторг, вот он ближе, ближе… и через мгновение этот огонёк обвивает мои запястья (ха, как будто я бы без этого куда-то делась!). Я уже не танцую с мужчиной: я иду за светом, который он несёт в протянутой ладони.
Пересаживаюсь в другой конец зала, чтобы лучше видеть танцоров. Следующие несколько песен я могу слушать только удары бомбо прямо над ухом. Он так близко, что кажется, пространство вибрирует. И каждый удар — словно в сердце, через две мелодии оно уже ждёт следующего удара, кажется — если сейчас остановится, сердце остановится тоже.
Он неловко делает первые шаги в танце. Это до слез трогательно. Каждому правильному, уместному движению радуешься, как собственному достижению. Улыбается так, словно хочет с каждым поделиться своей радостью. И на всех хватает. Ох, что же из тебя вырастет?
Не насмотреться
Интересно, кто подбросил сюда гитару? Она, наверное, сама здесь материализовалась, чтобы мы могли потанцевать под живую музыку. Голос, сначала неуверенный, крепнет, от него уже нельзя спрятаться в крошечном пространстве, несмотря на множество углов и закоулков (и как все помещается? Заклятие незримого расширения?) В который раз убеждаюсь, что люди бездонны. В каждом свой космос, неизученный и прекрасный.
Я смотрю и не могу насмотреться. Как же меняется в танце человек! Ещё недавно её танец был ученическим, неуверенным, осторожным, а сейчас… С разными партнерами разная, она вызывает улыбку пополам со слезами и кажется моложе лет на двадцать. Ни за что не перестану танцевать, и возможно, я смогу так же. Когда-нибудь.
Каково это, интересно — сохранить детское восприятие мира?
Не впервые, но как-то особенно остро возникает ощущение, что в теплом и принимающем пространстве пеньи люди снимает не только маски, но и кожу. Живые и настоящие, они становятся ещё живее и настоящее друг для друга.
Ольга Сушенкова